Жутко саднила правая рука. Поднявшись и с трудом удерживаясь на ногах, глянула на исполосованное клыками запястье… Потом дошло — Икас разорвал веревку, и это следы его клыков. Мой самый лучший на свете зверь.
И тут вновь Накар:
— Кира, ты меня слышишь? Кира?
— Слышу, — хрипло ответила я, огляделась и скомандовала: — Готовность сорок секунд.
Двигалась я с трудом, но быстро. Кривясь от боли, подбежала к прибалдевшему Штофу, приказала Икасу подойти, а затем, не удержавшись, посмотрела на раненого, но несломленного дедулю и прошипела:
— Все еще считаешь меня безголовой?
МакОрат напрягся, в серых маловыразительных
глазах промелькнуло нечто вроде уважения, а затем воин прохрипел:
— Да… ты гораздо больше похожа на Агарна, чем он думает…
Сомнительный комплимент.
Прогремел взрыв!
Взрыв обрушил половину двора, причем именно те места, где были я, Икасик, Штоф и перепуганная, оглушительно завизжавшая девушка.
А дальше дело техники. Я-то свою отвлекатель-ную задачу выполнила, в остальном спецы Накара сработали на ура. Нас перехватили в момент падения, отволокли в подземный ход, и прогремел второй взрыв, блокирующий доступ к нашему пути отступления. Интересно, что бы мне поставили за разработку этого плана? Просто интересно.
Потом был бег по обрушивающемуся подземному ходу, потом стремительный спуск в подземную пещеру, затем опять бег, минут через сорок Накар сказал:
— Все. Оторвались.
И мы повалились на землю: кто-то пытался отдышаться, это они, кто-то плакал, это девушка, кто-то матерился (Штоф), а кто-то радостно прыгал, махал хвостом и явно желал продолжения веселой игры во взрывалки-убегалки. Икасу вообще все понравилось.
— Икас, — простонала я, обнимая руками все еще ноющий живот, — ты чудо!
Накар, узревший мою страдальческую гримасу, быстро подошел, рванул майку, задрал ткань и выругался, помянув какой-то глюк. Я тоже посмотрела на живот и выругалась, узрев внушительное красное пятно, которое явно собиралось стать чернеющим синяком.
— Ублюдок, — прошипел Накар. — Они же не бьют женщин!
— Выходит, ты мало о них знаешь. — Я пожала плечами, и от этого стало больнее.
И так плакать вдруг захотелось.
— Гелликс у меня есть, — обрадовали меня, — идти сможешь?
— Конечно, — сказала я, встала и пошла.
Оно всегда так: кажется, что не сможешь, что от боли сейчас ляжешь и умрешь на месте, но стоит встать и пойти, и силы откуда-то берутся. Не знаю, почему так, но тут главное — не сдаваться, не лежать и не жалеть себя, и все получится.
И я прошла шагов десять, потом сообразила, что не озаботилась маршрутом следования, но едва обернулась, про вопрос забыла. Потому что Накар бил морду едва спасенному Штофу, причем бил серьезно, ломающими зубы ударами. И я ринулась было к ним, чтобы вмешаться, но была остановлена рыком взбешенного Накара:
— Семья! Неприкосновенна! Урод! Ты знал кодекс и нарушил! Мразь!
О кодексе мы знали, нам о нем еще Точеный рассказал. По кодексу банды Исинхая, семьи «своих» были неприкосновенны при любом раскладе. Членам семьи не мстили, не угрожали, ими не шантажировали. Вероятно, Штоф нарушил кодекс, и теперь понятны слова Накара: «Мы не связываемся с воинами никогда, вообще. Но Штоф знал, как вынудить меня пойти фактически на самоубийство». И потому я вмешиваться не стала: Штоф действительно поступил подло. Впрочем, Накар вскоре и сам успокоился и, поднявшись, брезгливо стряхнул кровь с кулака. Потом приказал оттащить Штофа с расквашенной рожей в какой-то «Лардас» и девушку приказал не трогать, а после подошел ко мне, обнял за плечи и повел прочь, заметно прихрамывая. А Икасик радостно носился вокруг нас, счастливый такой.
— Замечательный зверь, — похвалил его Накар. — А ты, Кир, ты… молодца, девчонка. Реально круто ты их.
Я улыбнулась: приятно было очень.
История вторая, с нелегальными гонками, лемаками и Дьяром
гелликсе пришлось полежать: удар дедка МакОратов оказался излишне проблематичным, внутренние органы повредил, урод! Икас спал неподалеку, растянувшись на полу, Накар настроил мне аппаратуру и ушел, предварительно сообщив, что мой ужин в холодильной камере, ужин Икасика там же, но полкой ниже.
И вот я, подремав часика два, в итоге встала, погладила уже полностью здоровый живот и потопала ужинать. А на кухне нас ждал сюрприз, а точнее, Джем в банном халатике.
— Ты как? — весело спросила она, заплетая мокрые волосы. — Оклемалась?
— Ага. — Я первым делом для Икаса мясо достала и только потом вернулась к разговору: — Накар сильно удивился, что меня ударили, вроде как воины женщин не бьют.
Джем отбросила недоплетенную косу за спину, начала помешивать кофе, задумчиво глядя в чашку, потом скосила на меня взгляд из-под огроменных ресниц и спросила:
— В живот бил?
Я кивнула и пузико погладила. Нет, уже ничего не болело, но животик было жалко, очень. Джем как-то печально усмехнулась и, неожиданно всхлипнув, снова спросила:
— А он… мог предполагать, что ты ждешь ребенка, которого не захочет видеть твой клан?
Я задумалась. По идее, мой клан убежден, что я спала с Нрого. Но могли ли они подумать, что я забеременела?
— Воины умеют бить так, что один удар гарантированно убивает младенчика в животе, — не дожидаясь моего ответа, сказала Джем.
Невольно я опять живот погладила. Джем усмехнулась и объяснила:
— Далеко не каждый сын воина становится воином, Кира. Обычно только один из трех-пяти. Насколько мне известно, хассар Айгора единственный, чьи сыновья — тар-эны. Все. Он тренирует их сам, фактически с рождения, готовил их к посвящению тоже сам. Но это исключение. А так… на Иристане очень любят и ценят детей, говорят: богатство мужа — дети его, и потому к детям особое отношение всегда.
— Не поняла. — Я достала из холодильной камеры шесть свертков.
Сообразив, что это еда из ресторана, начала осторожно разворачивать, ища то, что придется по вкусу.
— Что именно ты не поняла? — переспросила Джем.
— Какая связь между ударом меня в живот — больно было, кстати, — и тем, что у моего папандра все сыновья воины? Какая вообще разница, воин или не воин, не всем вояками быть. — Я развернула запеченную в кляре рыбку и поняла, что это я буду кушать. — Из мужиков получаются повара классные, водители, гонщики, ученые… да мало ли! Необязательно всем быть воинами.
Джем хмыкнула и, глядя на меня, протянула:
— Кира-а-а-а, плохо же ты мужчин знаешь, девочка.
Выгрузив рыбку на тарелку, я захватила кофе, уселась за стол и великодушно согласилась:
— Рассказывай.
Джем вновь улыбнулась и с легкой грустью сказала:
— А чего рассказывать? Тебе все это ни к чему, Кира. Накар дал добро, через часик за тобой Джокер зайдет.
Я радостно кивнула и ускорилась с поеданием ужина. А Джем решила все же разговор продолжить:
— Понимаешь, воины, они… как альфа-самцы. Сильные, уверенные, умные, сдержанные, — протянула она. — Они такие… Наверное, правильно будет все же употребить эпитет — «уверенные». Они лидеры, хозяева, мир принадлежит им. Они ходят прямо, ноги ставят широко, и в каждом жесте эта самая уверенность в себе, в своих силах, в своих возможностях.
Перед моим мысленным взором пронеслось видение некоторых мускулистых, самоуверенных, синеглазых… Атом нестабильный, старалась же не вспоминать о нем с утра, и получалось даже! Нервно сглотнула, постаралась отвлечься.
— И у них право левого трицепса, — добавила я к восторженным высказываниям Джем.
— У них право сильнейшего, — поправила она.
Я хмыкнула и взялась за чашку, не преминув спросить:
— Так в чем связь, а?
Джем потянулась к своей сумочке, достала сигареты, щелкнула зажигалкой и, затянувшись, попыталась объяснить:
— Одно дело парни, которые и не готовились стать воинами, и совсем другое те, кто с рождения к этому шел и… ничего. На них смотреть страшно, Кира. Такие приходят в квартал развлечений для того, чтобы забыться. Забыть о своей никчемности, забыть о своей ненужности, да обо всем забыть. И конечно, отцам больно и неприятно смотреть на сыновей, которые так никем и не стали, точнее, не стали тар-энами. Особенно если отцы сами воины и понимают, чего сыновья лишились. Смотри: дитя иристан-ки и воина — сорок процентов, что ребенок станет воином. Дитя дочери воина и воина — восемьдесят процентов. Дитя воина и неиристанки — ноль целых две десятых процента. А теперь догадайся, что сделает воин, если от него забеременела тьяме?